Все сделать правильно.
Эта темная ночь была особенной. И дело не в том, что на небе не нашлось ни единой тучки и звезды горели как огни неоновой рекламы. Именно сегодня ночью Маша поняла, что с нее хватит. Даже само осознание того, что ты, наконец, решился, дает тебе чувство эйфории. Это словно наркотик. Твое тело расслабленно, нервы успокоены. Ты спокойно дышишь, потом закуриваешь очередную сигарету с ментолом и выпускаешь в воздух облачко дыма. Похоже на туманность в космосе. Не хватает в этой туманности только звезд. Но вот горящие частички твоей сигареты внезапно взлетают в воздух и становятся звездами в этой табачной туманности.
И почему ей не пришло это решение днем? Сколько нервов она смогла спасти, если бы мысль посетила ее, скажем, перед обедом, или хотя бы в пятом часу? Много. Очень много. За этот вечер, да что там вечер, за весь этот день Маша нахлебалась грязи чуть ли не на всю жизнь. А могла бы этот источник и обойти стороной, появись мысль немного раньше.
Воспоминание о скандале оставили в душе не самый лучший осадок. Она понимала, что давно надо было прийти к какому-нибудь решению. Ну хоть к логическому концу, который оказался просто неизбежен, сколько бы она не пыталась его изменить. Разве можно изменить судьбу? Наверняка эта ссора лишь показала ей, что нельзя. Ее невозможно было избежать. Она ее чувствовала еще с утра, когда проснулась вдохнула запах свежесваренного кофе.
Олег очень любил кофе, особенно «арабику», и желательно, приготовленный в автоматической кофеварке. Когда-то он готовил и Маше, когда-то, во времена их медового месяца, но после почему-то перестал. Это был знак. Первый в череде многих.
Этим утром он готовил себе завтрак рано, так как ему предстояла какая-то слишком ответственная встреча в конторе. Клиент вроде солидный, срочное дело у него.
Поджарив хлеб с двух сторон до золотистой корочки, Олег налил в белую кружку, лишенную всякого рисунка, кофе и сел за обеденный стол. Раскрыв на нужной ему странице «Адвокатский вестник», он углубился в чтение.
Маша, посмотрев на табло часов, расположенных на микроволновке, достала себе из шкафа кружку, которую она сама расписала еще несколько лет назад, до брака, и, насыпав в нее сухие листья зеленого чая, залила их кипятком. Есть почему-то не хотелось и она, взяв чашку с собой, вышла из кухни. Почему-то сидеть с мужем за одним столом ей тоже не хотелось. Если бы села, то ее бы стошнило от одного вида жареного хлеба и черного, без молока, кофе.
Комната, которую Маша отвела себе под мастерскую, встретила ее запахом краски и дыма, который оставляет после себя паяльник. На столе поставить чашку было некуда, поскольку она еще вчера разложила на нем заготовки для будущего витража. Яркие фрагменты будущей мозаики занимали практически всю поверхность, а остальную - баночки, краски и кисточки.
Подойдя к окну, она его открыла и посмотрела вниз. Квартира находилась на пятом этаже в старом готическом здании на улочке, которая соединяла жилой квартал и парковую территорию. Место это было очень удобное, поскольку Маша частенько гуляла в парке и искала вдохновение для очередной работы.
Деревья были посажены в парке таким образом, что из окна Маша могла наблюдать озеро, которое находилась в ста с лишним шагах от дома, и за людьми, которые устроились там отдохнуть. Она заметила сидящую на земле девушку с ярко-голубыми волосами, завязанными красной лентой. Девушка колдовала над холстом, водя кисточкой из стороны в сторону. Маша ее частенько здесь видела. Она – художница. Сидит всегда на одном и том же месте и всегда рисует что-то, изредка бросая взгляды на водную гладь озера. Что она рисует, для Маши оставалось загадкой, поскольку она никогда не подходила к девушке и не смотрела ее работы.
Послышался скрип открывающейся двери. Муж вошел в комнату, и когда, Маша повернулась к нему, то заметила, что он сморщился.
- И как ты можешь сидеть в этой вонизме? Лучше бы окно открыла! – посоветовал муж, игнорируя тот факт, что окно давно открыто и запах краски практически ушел. – Я ухожу и до вечера меня не будет. Важное дело в конторе. Придется одному за всех сегодня отдуваться! – Олег окинул комнату взглядом и недовольно свел брови в одну линию. – Могла бы хоть немножко поработать, а то вечно я должен за нас двоих деньги зарабатывать, а ты только ерундой страдаешь! Когда ты, наконец, выйдешь на работу?!
Маша молчала. Она не хотела снова повторяться, в сотый, а то и в тысячный раз. Она уже давно уволилась, еще год назад и возвращаться не собиралась за тот стол в офисе, где грудой была навалена бумага и разбросаны по полу ручки. Сколько бы она их не собирала, но к концу дня картина снова повторялась.
- И когда ты, наконец, уберешь этот хлам со стола? Могла бы хоть посуду помыть, а то со вчерашнего вечера так и стоит в раковине! – сердито говорил, точно бросал приговор, муж.
Маша его уже не слушала. Она вернулась вчера слишком поздно. Встреча задержалась и сил у нее не было даже на то, чтобы умыться, не то, что помыть посуду. Да и стоило ему это говорить, когда он опять начнет все сначала, да еще и «грузить» станет поповоду домашних дел? Тут не в посуде было дело. Посуды-то как раз немного, мог бы и сам молча помыть. Он ждал от нее чего-то. Маша это чувствовала кончиками пальцев.
Сделав глоток из чашки, Маша повернулась снова к окну и, облокотившись на подоконник, стала наблюдать за парочкой внизу.
Хлопнула дверь. Олег ушел. Так и не дождавшись ничего.
Через минуту машина внизу, под окнами, черная и элегантная, но какая-то чересчур правильная, сорвалась с места и унеслась прочь. Маша вздохнула. Чай уже остыл.
- Думаю, что скоро мы с тобой сможем, наконец, организовать эту выставку! – улыбнулся Вадим и протянул Маше руку. Он всегда был оптимистом, даже когда дела откровенно ползли вниз. Машу иногда его вечное веселье и бесшабашность напрягали, но она быстро расслаблялась, представляя, как все выйдет так, как он об этом говорит. И ведь так получалось всегда. Он говорил, что черное когда-нибудь станет белым и краска меняла цвет. Все невозможное становилось возможным, если за дело брался Вадим.
В яркой рубашке с зелено-синими разводами и «американских» шортах Вадим больше походил на какого-то туриста, случайно забредшего в галерею, нежели на представителя крупной фирмы.
- Но тебе придется все-таки доделать ту самую работу! От нее, мне кажется, зависит весь исход выставки. Она должна быть украшением, можно даже сказать, что завершением этой экспозиции!
- Не знаю. Я даже не начинала составлять ее, только пока макет набросала на бумаге. Хорошо бы ее доделать, но мне почему-то кажется, что она будет лишней, - с сомнениями посмотрела на Вадима Маша. Ей не нравилась идея с картиной, которую она еще даже не начинала. Стоило ли ее начинать вообще, когда смысл создания оной исчез в небытии? Зачем она теперь была нужна?
Идея с этим витражом родилась случайно, когда Маша вечером сидела в мастерской и наблюдала за людьми, гуляющими в парке. Она тогда посмотрела вниз, представляя себе, что будет, если она случайно упадет. Выживет ли? И как отнесется к подобному ее муж? Серый и красный. Красивое сочетание. Еще можно добавить желтый – желчь. Только вот все это пока в проекте. А мысль о прыжке осталась. Маша даже стала ее лелеять, как ребенка.
– Мне вообще кажется, что надо было не замуж выходить, а уехать тогда в Бразилию. Может быть тогда что-нибудь и изменилось бы.
- Все так, как должно было быть. Не сожалей ни о чем.
Вадим не разделял ее пессимистических настроев. Улыбнувшись, он облокотился о большую колонну, которая разделяла зал на две части и лениво прикрыл глаза. Теперь он еще более походил на кота, объевшегося сметаной и развалившегося на солнышке погреться, чем на представителя солидной фирмы.
- Может тебе вдохновения не хватает? Ты могла бы закончить эту работу еще несколько недель назад, но почему-то тянешь. Что-то случилось?
- Да нет. Все как обычно, - пожала плечами Маша и, достав сигарету, чиркнула зажигалкой и затянулась.
- Тогда, может тебе взять на время отпуск? Ты выглядишь последнюю неделю не самым лучшим образом. Даже вон круги под глазам появились. Не высыпаешься? - участливо поинтересовался Вадим и тоже закупил.
- К концу хочу придти. Мне кажется, что я уже мертва. Давно мертва.
Вадим молчал.
- Работа эта, Вадим, тоже мертвая. В ней нет жизни. Она покинула ее. Теперь вот я скорблю, смотря на ее останки. Может быть, все-таки ее не надо выставлять?
- Ну, как это не надо! Ты просто оживи ее! Узнай, как это делается и все снова встанет на свои места. Нужно просто начать.
- Начать. – Повторила Маша, задумавшись. Слово звучало легко, но не так легко его было превратить в жизнь. Начать можно было что угодно, но довести до конца не всякий сумеет. – Нет, Вадим, мне нужно как раз закончить. Убить.
- Вот убивать никого не надо. Ты просто возьмись и доделай ее, хорошо? А я буду ждать и готовить все уже к выставке. Думаю, что ты все сделаешь быстро. Ты только начни и сама все увидишь!
Табачный дым взмывал в воздух и, растворяясь в нем, оставлял после себя запах свежести. Своей собственной свежести. Запах жизни.
Девушка с ярко-голубыми волосами, перевязанными красной лентой, сидела на траве, у самой кромки воды, и что-то самозабвенно пыталась передать на холст. Ее Маша заметила еще при подходе к озеру. Она казалась ярким пятнышком на не менее ярком пейзаже. А ведь прошло уже полдня, но она все так же сидит и рисует. Ее не отвлекают ни крики бегающих по траве детей, ни жара. Слишком глубоко она погрузилась в свое занятие.
- Привет! – улыбнулась она, повернувшись к Маше и оторвавшись-таки от своей работы. На ее холсте были лишь разводы и ни одной четкой линии. Она лишь водила кисточкой, размазывая синюю и белую краски по одному месту.
Как эта девушка могла заметить Машу, оставалось загадкой, но почему-то Маша нисколько не испугалась, а наоборот – заинтересовалась. Ей уже не хотелось идти в душную квартиру и садиться за свой рабочий стол, мыть посуду и готовить что-то на ужин. Она сняла сандалии и присела рядом с девушкой на траву.
- Почему ты сюда не приходишь? – спросила девушка с необычного цвета волосами, откладывая в сторону кисточку и холст.
- Прихожу. Просто не так часто, как это делаешь ты, - пожала плечами Маша, не понимая, с чего бы это незнакомка стала вдруг интересоваться такими мелочами. Обычно при первой встрече положено представляться друг другу. А она не знала даже ее имени.
- Я видела тебя! Ты частенько смотришь на озеро из вон того окна, на пятом этаже! У тебя всегда такие странные глаза, как у мертвой. Безжизненные.
Безжизненные? Маша вздрогнула. Почему-то именно эта девушка заметила такую маленькую деталь, которую каждый день не может поймать ее муж. Она мертва. А эта девушка заметила, да еще и сказала об этом! Не стала удивляться, ужасаться. Она просто сказала это, глядя в мертвые глаза незнакомого человека.
- Когда ты сегодня утром стояла у окна и смотрела сюда, мне ты напомнила одну картину из галереи. У персонажей этой картины тоже были такие же глаза, как и у тебя в тот момент. И у манекена в магазине. Ты похожа сейчас как раз на такого манекена.
Маша смотрела в глаза новой знакомой и не могла понять, что она говорит. Она сумасшедшая? Или это у самой Маши что-то произошло с головой, что она позволяет незнакомому человеку так о себе говорить?
- Ты когда-нибудь думала своим умом?
- Своим умом? Наверное, да. Все думают своим умом. Как можно вообще думать чужим умом? – засмеялась неожиданно от понимая такой нелепости Маша и теперь уже точно осознала, что перед ней сидит сумасшедшая. Даже ее рисунок говорил об этом.
- Никто никогда не думает своим умом! Вот ты сегодня утром думала умом своего мужа, когда он тебе говорил про работу и посуду. Думала? Потом умом того парня с галереи. А они в свою очередь умом еще кого-то. И так до бесконечности.
- Откуда ты это знаешь? Мы знакомы?
- Зачем мне с тобой знакомиться? Ты еще не мертвая.
Маша опять засмеялась. Теперь она полностью убедилась в своей правоте. Девушка была чистой сумасшедшей, без какого-то просвета здравого смысла.
- А ты знакома только с мертвыми? – не удержалась, чтобы не уколоть Маша.
Девушка пожала плечами и безразлично ответила, словно бы и не слышав издевки в голосе Маши:
- Здесь полно мертвецов. Они везде.
- Что значит - «здесь полно мертвецов»?
- То и значит, - все тем же безразличным тоном ответила девушка. – Мертвец – он кто? Тот, кто лишился собственной воли. Так?
Маша оторопела. Она почему-то всегда считала мертвецами тех людей, которые уже умерли, но эта девушка почему-то говорит, что это люди лишенные воли. Как это – «лишенные воли»?
- Что - «так»?
- Ты своим умом думаешь?
- Ну, да.
Девушка внезапно рассмеялась, но как-то уж слишком наигранно.
- Своим умом она думает! И много таких, кто думает своим умом?
Маше почему-то показалась странным, что девушка снова начала по новой спрашивать все тот же вопрос.
- Думаю, что много.
- Ха! Ничего ты не думаешь! И те тоже ничего не думают! Вот ты в Бога веришь?
Ничего не понимая, Маша ответила:
- Верю.
- А откуда ты знаешь, что Бог есть? Ты его видела?
Слова девушки не имели никакого смысла.
- Я его чувствую.
- Чувствуешь? – с издевкой спросила девушка и снова засмеялась. – Ты в своем уме? Чувствуешь Бога, - бросила она с таким пренебрежением, словно бы речь шла о какой-то дешевой подделке на рынке, - вам понарассказывали всякой ерунды, а вы поверили. Наслушались, прониклись! Бога она чувствует! Своим умом она думает! С ума сойти!
- Но причем тут мертвецы? – окончательно растерялась Маша. Весь этот разговор теперь больше походил на диалог из какого-то глупого спектакля.
- Мертвецы? Я забираю их души. Человек теряет свой ум, тогда ему не нужна душа. Зачем мертвецу душа? Вот я ее и забираю. Нельзя таким их души доверять, если уж они свой ум потеряли, – спокойно ответила девушка и снова взяла в руки кисть. – Хочешь сохранить душу – сохрани свой ум. А не хочешь – слушай, что тебе рассказывают, жри эту чушь. Живи дальше чужим умом, а душу мне отдай!
И она снова стала водить по холсту кистью, размазывая краски.
В квартире оказалось намного жарче, чем Маша предполагала. Открыв настежь все окна, она села за свой рабочий стол и посмотрела на те частицы мозаики, которые теперь предстояло собрать. Стоило ли?
Почему-то теперь эта работа, что была выполнена пока лишь как макет на бумаги, казалась Маше чужой. Все эти линии, штрихи, краски. Словно она украла ее у кого-то, а теперь пыталась выдать за свое. Оглядевшись, Маша вздрогнула: все ее работы, что висели по стенам, теперь казались ей чужими. Больше здесь нет ничего ее. Тогда что остается у нее, если не работы? Что здесь вообще принадлежит ей?
Посуда. Олег сказал, уходя, что она должна помыть посуду. Но разве это значит, что она живет его умом? Разве у нее нет собственных мыслей и собственного мнения?
Наверное, нет. Все это у нее было с самого рождения. Ей сразу показали, что правильно, а что нет. Получается, что она все-таки живет чужим умом? Или «жить собственным умом» это значит – сомнения?
А жила ли она вообще когда-нибудь своим умом? Нет. Она жила вначале умом родителей, потом умом мужа. Получается, что она тоже мертвец. И на месте ли ее душа?
- Ты здесь? – Олег открыл дверь мастерской и зашел в комнату. Как всегда, одетый безупречно и с безупречной прической, он казался лишним здесь, в этом беспорядке.
Маше почему-то почудился запах кофе и вчерашняя ссора. Олег тогда что-то кричал по поводу ее работы, того, что она ничего не делает, и, кажется, приводил в пример собственную работоспособность.
- Почему сидишь в духоте? Опять ничего не делаешь? – раздраженно бросил супруг. – Ты меня слышишь? – стал еще больше распаляться Олег, поняв, что Маша не реагирует на его слова.
Жить чужим умом. Она всегда так жила. Делала лишь то, что от нее хотели. Ничего своего. Все чужое. У нее нет ничего своего. Да она и не жила никогда.
Убить. Эта мысль теперь крутилась в голове. Хотелось убить. Сейчас. Здесь.
Убить Олега?
Убить себя? Маше это казалось раньше противоестественным. Но можно ли умереть, если ты никогда не жил?
Все потерло смысл. Стало каким-то ущербным и никчемным. Маша жила как заведенная машина, выполняя чью-то волю. У нее не было ничего своего. Совсем ничего.
- Ты меня слышишь?! – закричал Олег и остановился возле Маши на расстоянии вытянутой руки. Еще немного, и он сможет ее ударить.
- Ну что остановился? Бей. Ты ведь этого хочешь! – с издевкой ответила Маша и сделала полшага вперед.
- Ты своим умом думаешь, что говоришь?! – взревел супруг.
- Теперь думаю, - спокойно сказала Маша и, обойдя его, пошла к двери.
- Ты куда?
- Ухожу, - безразлично бросила девушка, выходя в коридор. – Все кончено, Олег, ты еще этого не понял? Я убила себя. Меня нет. Той меня, что когда-то любила тебя.
Он стоял посередине комнаты и смотрел на нее.
- Что ты такое говоришь? Куда ты?
- Не знаю. Но я так хочу. Я хочу родиться, Олег. Я хочу жить и думать своим умом, а не твоим.
Самолет должен взлететь через несколько минут. Маша устроилась в кресле и посмотрела в окошко. Там, где-то в городе осталась квартира, теперь уже чужие работы. Ничего ее не было в этом городе. Пока нигде не было. Ей нужно было лишь начать все сначала. Теперь она по-настоящему родилась и живет. Может быть, она впервые стала жить.
Парочка, что сидела рядом с ней, о чем-то переговаривалась, потом стала смеяться. Они читали глянцевый журнал.
Маша снова посмотрела в окно. Там, посреди дороги стояла девушка с ярко-голубыми волосами, перевязанными красной лентой. Она смотрела на Машу. Глаза ее улыбались.
Самолет взлетел и взял курс на Южную Америку, а Маша откинулась на спинку кресла и поняла, что теперь-то она все сделала правильно. Она так сама хотела.