Из цикла «В себе»
НОВАЯ ЖИЗНЬ
Памяти Мишеля
Жизнь – смерть
Тело – труп
Вдруг, тут
Маячит друг
Перед жизнью
На земле
Возле смерти
И в воде
Играет на трубе
Читая
Нотный стан
Скрипичный ключ
Возможность
Изменить
Играть
Не пить
Курить бросать
Не понимать
Когда умирать
Что переживать
Тело – труп
Маячит друг
Играя в
Жизнь – смерть
Конверт появился в ящике либо ночью, когда уже все спали, либо рано утром. Скорее второе, поскольку я точно помню, что когда пришла в третьем часу ночи, письма в ящике еще не было. А значит, его оставили утром. Никто не видел человека, который бы его принес, даже наша баба Зина, сидящая с самого восхода солнца и до его захода на лавочке перед подъездом. Никого безызвестного она не видела.
- А ты погляди, там на нем адрес обратный должен быть, - посоветовала баба Зина и снова углубилась в чтение какой-то «желтой» газеты.
Можно подумать, что я и без нее не догадалась бы.
Перевернув белый конверт, я обнаружила лишь одну единственную строчку, нацарапанную, по всей видимости, в спешке.
Анне Лемис.
Никакого обратного адреса, ни имени отправителя видно не было. Марок тоже. Просто белый конверт с именем.
Сунув письмо в сумку, я поспешила на остановку. Автобус опаздывал. Он вообще никогда не приходил по расписанию, но сегодня особенно запаздывал. Более чем на пятнадцать минут.
Естественно, что и на встречу я опоздала. В кафе, где в это время суток было свободно и тихо, сидел молодой человек в очках от «Гуччи». Фирму-изготовителя очков я знала лишь потому, что Марк никогда не надевал никакие другие очки. Только «Гуччи». А, судя по тому, что вокруг него уже столпилось, по меньшей мере, три чашки из-под кофе, две из которых уже пустовали, настроение оставляло желать лучшего.
- Ты опоздала, - сказал Марк слегка раздраженно, сняв очки и положив их на столик. – Сейчас третья чашка в ход пойдет. Что скажешь?
Я пожала плечами и, бросив сумку на свободный стул, устроилась напротив товарища. Выглядел сегодня Марк, скажем, не очень. Темные круги говорили очень явственно об очередной бессонной ночи. Третьей, кажется. Три ночи, как три чашки на столе. Кожа тоже очень бледная. На молоко, цветом, похожа.
- Ты вроде хотел что-то сказать? - напомнила я, тоже заказывая кофе.
Марк наблюдал за мной, как взрослый кот наблюдает за котенком. Настороженно вначале, а потом с каким-то ленивым спокойствием.
- Бессонная ночь? – поинтересовался Марк, подвигая к себе третью чашку кофе и, достав из кармана сигареты, закурил. Облако дыма медленно поплыло вверх.
- У тебя тоже.
Он нервно засмеялся:
- Мы с тобой оба теперь похожи на психов. Только что с диспансера сбежали, а теперь сидим в кафе и говорим друг другу комплементы. Чокнутые! – выпустив в воздух еще одно облачко дыма, Марк затушил сигарету. – Андрюха собирает группу. Собирается ехать куда-то в горы. Не знаю еще куда. Не уточнял. Но Андрей сказал, что это место немного сможет нам помочь.
- Помочь? Разве что-то может помочь в этом деле? По-моему все зависит от каждого отдельно. Никакое место ни в чем помочь никому не сможет.
Марк улыбнулся:
- Андрей так не думает. Он вообще, по-моему, перестал о чем-либо думать, только все старается ощущать. Мысли у него, интересно, остались?
Я лишь пожала плечами. Марк иногда говорил такие странные вещи, которые не укладывались в привычные рамки человеческого понимания. Но и наше с ним общение никогда не было обычным. А значит – все, о чем он говорил, вполне нормально и действительно нужно. Марк не имеет привычки ошибаться. С Андреем в последнее время действительно что-то творилось неладное. Взять, к примеру, эту затею с поездкой. Ну, какого фига он решил ее затеять в мае, когда впереди целое лето и пора отпусков? Почему именно сейчас? Да и зачем?
- Может быть, он что-то узнал новое? Помнишь того мастера, который приезжал год назад с Китая? Так он, имея звание мастера, до сих пор считает себя лишь учеником! Ему открывается этот мир постепенно. Так может быть тоже самое и с Андреем? - предположила я. Марк скептически хмыкнул.
Мобильник ожил.
- Лемис, - на автомате бросаю я собственную фамилию вместо приветствия.
- Открой конверт, - велел незнакомый голос, и связь прервалась.
Конверт. А я о нем совсем забыла.
Конверт нашелся сразу, словно бы ждал, что я буду его искать. Белый, лишь с моим именем. Через пару секунд вытащила из него листок, сложенный в несколько раз. Лист был исписан женским подчерком, красивым и аккуратным.
«Анна, я знаю, что ты не хочешь со мной говорить и не будешь отвечать на звонки, но, пожалуйста, прочти это письмо до конца! У меня нет другого выхода, кроме как обратиться к тебе. Ты осталась единственной ниточкой, связывающей меня и сына. Анюточка, я тебя умоляю, помоги! Леше с каждый днем делается все хуже и хуже. Он уже практически не разговаривает, ест, только когда я его заставлю, и все время спит. Доза с каждым днем становится все больше. А ломка может продолжаться целые сутки. Это страшно. Мне ужасно видеть собственного ребенка в таком состоянии. Врачи говорят, что это уже не излечить, что это – последняя стадия. А дальше - смерть. Я не хочу, чтобы умер мой единственный сын. Но я прекрасно знаю, что его смерть в ближайшее время неизбежна. Я почти смерилась с этим. Как та, которая любила моего сына, ты меня поймешь. Надеюсь. Помоги! Он меня не узнает. Постоянно бредет. Твое имя – единственное, что можно различить более-менее из всех слов. Тебя он еще помнит. На меня же смотрит как на чужого человека.
Анюта, я тебя очень прошу! Умоляю! Дай мне шанс в последний раз поговорить со своим сыном. Ты ведь это можешь, я знаю. Поговорить с тем Алешей, которым он был когда-то. Прошу, Анюта, помоги мне. Леша скоро умрет, но я не смогу простить себе, если не сумею с ним поговорить перед смертью.
Пожалуйста, позвони по номеру, что указан ниже.
Людмила Анатольевна».
Маму Леши я хорошо знала, как и самого Лешу. Милая женщина, очень образованная и прекрасный специалист. Более доброй женщины я никогда в своей жизни не встречала. Но избегала ее вот уже несколько недель. И дело вовсе не в ней, а в ее сыне.
Только сейчас почему-то пальцы сами стали набирать записанный на листе бумаги номер. После короткого гудка Людмила Анатольевна взяла трубку:
- Анечка! Как я рада, что ты позвонила. Ты согласна?
И зачем я только набрала этот номер? Класть трубку теперь было уже поздно.
- Что с Лешей?
Людмила Анатольевна на другом конце провода почти минуту молчала, то ли собираясь с мыслями, то ли придумывая ответ.
- Он плохо, Анечка. Очень плохо. Ничего не ест. Заставить не могу. Все спит и спит. Превратился в растение. Только иногда просыпается, тогда я делаю ему укол.
Плохо дело. Алексей так долго не протянет. На героине люди долго не сидят. Сейчас же этот наркотик является чем-то вроде болеутоляющего. Последняя стадия. Скоро будет неизбежный финал. Готова ли к нему Людмила Анатольевна? Ей наверняка тяжело приходилось все это время. Еще бы! Сын – наркоман. Худшего и желать было нельзя.
- Так ты согласна? – тихо прошептала в трубку мама Леши и у меня невольно вырвалось «да».
Марк, наблюдавший за мной молча все время нашего разговора с мамой Леши и прочтения письма, теперь выкуривал уже шестую по счету сигарету. Остатки других покоились в пепельнице, около пустых чашек.
- Это Леша? Совсем?
Хорошо, что Марку не надо объяснять в словах ничего. Достаточно кивнуть. Он поймет сразу, без предисловий и описаний.
- Ты согласилась?
Опять кивок.
Которая это по счету чашка кофе? Шестая?
- И что теперь делать?
Я пожала плечами. Почему-то никаких эмоций весть о будущей кончине Леши у меня не вызвала. Будто мне сообщили, что я получила «тройку» за контрольную и достаточно выкинуть бумажку, чтобы забыть этот самый промах.
- Допивай свой кофе и пошли искать Андрея, - сказала я, убирая письмо обратно в сумку. Почему-то, сейчас, глядя на пепельницу, где покоились останки сигарет, я вспомнила свою первую встречу с Добровым.
* * *
Осень два года назад была теплой и сухой. В октябре мы еще ходили в легких курточках и забывали дома зонтики. Я тоже в тот день, как и большая часть людей города, выходя из дома, забыла зонтик. И как назло пошел сильный дождь. А автобус опаздывал, и на остановке я стояла вместе с полусотней таких же забывчивых людей, кутаясь в промокшую куртку. Именно в тот день мне сообщили страшную новость. Сообщили более чем буднично.
Убили моего хорошего друга, Яна. Просто подошли в час пик какие-то подонки (враги, а может скины), и ударили ножом. И это на автобусной остановке, рядом с огромным книжным магазином! Куча свидетелей, даже врач, случайно оказавшийся в толпе, но ничто не спасло ни Яна, не помогло поймать преступника. Раз, и друга уже нет.
До места посадки на автобус я дошла еле как, словно проплывая сквозь туман. Не обращая внимание на дождь и промокшую одежду, и то, что кошелек где-то посеяла, благо мелочь была в кармане, я стояла и ждала хоть какое-нибудь средство передвижения, которое доставит домой. Когда кто-то толкнул меня, я даже не отреагировала на это.
В руку сунули какой-то цветной кусок картона с буквами. Чей-то голос сказал: «позвоните». Когда я очнулась и более осмысленно взглянула на бумажку, то поняла, что это визитка. Человека, который мне ее дал, рядом не оказалось. В толпе его тоже не было.
Андрей Добров. Экстрасенсорика, Фэн-Шуй.
Карточку автоматически я засунула в карман куртки и забыла о ней, до того момента, пока не решилась провести стирку. Естественно, что нашлась и карточка.
Стиркой занималась я не из-за того, что надо было, а просто, чтобы чем-нибудь себя занять. В тот момент, находясь в черной депрессии, думать, не получалось. Хоть делала что-то и ладно.
Андрей Добров назначил встречу, и уже через день я сидела у него в приемной и ждала, когда он освободится. Комната была украшена предметами восточного декора и на стенах висели рисовые циновочки с иероглифами. Звезда какая-то, опять же с иероглифами и животными. А еще пахло жасмином, словно кто-то зажег курительницу.
Хозяин визитки, с которым я договорилась о встрече, оказался молодым и вполне симпатичным человеком европейской наружности. Не славянин, это точно. Что-то романское. Немного заостренный нос, тонкие, но скорые на улыбку губы и ямочка на подбородке. Вот и все, что я могла бы сказать о внешности Андрея, поскольку больше ничего запоминаться не хотелось.
Добров проверил для начала все мои чакры и когда занес странный аппарат, в виде буквы Z, сделанный из проволоки, над моей головой, тот стал очень быстро вращаться в его руках.
- Так я и думал, - улыбнулся Андрей и начал мне рассказывать.
Оказывается, то, что он делал, было вроде сканирования чакр и потаенных возможностей. Сама верхняя, та, что находится над головой человека, отвечает за ясновидение, а еще за ментальные связи. Она-то оказалась у меня самой развитой. Андрей сказал, что уж слишком развита. Из-за этого происходят и частые перемены настроения, а еще от нее пошла моя депрессия.
Находясь в комнате с человеком, который негативно настроен к кому-то, я это чувствую и настроение портится, но стоит только кому-то улыбнуться, как я улыбаюсь в ответ. Что-то вроде зеркала. Только этим самым зеркалом являюсь именно я. Сильные ощущения, такие как боль, я тоже ощущаю, как и мой собеседник.
Обо всем этом я может быть и догадывалась, но никак не могла поверить, что за это может отвечать какая-та там чакра. Он мне доказал это.
Андрей научил меня ставить «блоки» от внешнего воздействия человеческих эмоций, так, чтобы я лишний раз не пропускала через себя чужую грязь чувств и ощущений. Он показал мир таким, каким я бы его ни за что сама бы не увидела.
* * *
Андрея найти в городе было сложно. Мобильный телефон он никогда с собой не носил: забывал либо дома, либо где-нибудь еще. Да и не нужен он ему был. Зачем телефон, когда достаточно подумать о нужном человеке и все становится понятно. Это не телепатия. Общаться мыслями практически невозможно, но вот чувствами – запросто. Настроился на волну и все готово. Как спутниковое телевидение смотреть. Достаточно знать техническую сторону дела.
- Черт! – в который раз выругался Марк, слыша в трубке электронный голос автоответчика. – Ну где он может быть? Почему люди еще не дошли до ментальной почты, а?
Этот вопрос был у него риторическим. Задавать его можно было в любое время, что Марк и делал. И на него не нужно было отвечать или что-нибудь придумывать.
- Может он медитирует, потому и не слышит нас?
- Идиот! – в сердцах бросил Марк и, попрощавшись, пошел к метро.
Толку от поисков не было бы. Искать Доброва все равно что объявить розыск картофельных очистков в сточной канаве. Если Андрей захочет, то сам нас найдет.
Поскольку делать было нечего, я решила съездить к Людмиле Анатольевне.
Что делать с Лешей?
Оставлять его было нельзя. Он действительно мог умереть не сегодня, так завтра, а Людмила Анатольевна никогда себе не простит, если не поговорит с ним. Тем более что я обещала ей.
Ноги сами собой привели меня к знакомому подъезду и подняли вверх по лестнице к знакомой двери с номером 13. Несчастливое число, хоть я и не суеверна. В этой квартире живет Леша. Точнее, жил. Теперь он просто в ней существует.
- Как хорошо, что ты так быстро пришла! Он как раз только что очнулся и снова тебя зовет, - говорила без остановки Людмила Анатольевна, встаскивая меня в квартиру. – Ты так изменилась, золотце. Ну, совсем другое лицо! Наверное, болезнь Леши изменила и тебя.
Мать Алексея никогда не называла зависимость сына иначе как «болезнь». Словно это поддается лечению. Она в это верит и на это надеется, хотя лечение не возможно. Все уколы и все врачи лишь оттягивают неизбежный финал. Растягивают мучение.
- Ты проходи! – суетилась женщина, убирая мою куртку в шкаф. – Он у себя лежит.
Темный коридор, освещенный лишь одной лампочкой, без плафона, тянулся бесконечно долго, пока я наконец не дошла до нужной двери.
Запах в комнате стоял самый что ни на есть больничный. Хлоркой пахло везде, а еще спиртом и какой-то травой. Все стерильно чисто, никто ни единого пятнышка. Простыни и пододеяльник на кровати тоже поменяли недавно. Все еще выглядело достаточно свежим.
На кровати, около окна лежал Леша, или то, что от него осталось. Если раньше он был под два метра ростом и с развитой мускулатурой, то теперь передо мной находился щуплый, чуть ли не угловатый подросток. Почти старичок с кожей близкой по цвету простыням. Белые простыни и белая кожа.
Черты некогда красивого лица заострились, губы сжались в тонкую линию, а под глазами залегли темные круги, почти черные. Одетый в пижаму, он казался ребенком. Лишь на какой-то момент это могло так показаться. Но потом, когда взгляд перешел на его руки – исключительно вены, становится понятно, что перед тобой наркоман со стажем.
На столике, что около кровати, лежали шприцы и ампулы, рядом жгут, вата и бутылочка спирта. Все вещи, что нужны наркоману. Уколы конечно ему ставит мать, раз он уже даже не встает.
- Аня, - еле слышно шепчет Леша, на одном дыхании. Он не зовет меня. Это было бы слишком драматично. Просто он больше ничего не помнит.
- Лешенька, Аня пришла. Ты хотел ведь, чтобы она пришла? – появившаяся Людмила Анатольевна вытерла пот со лба сына белым платком, таким же стерильным, как и эта комната. – Ты ему поможешь?
В ее голосе, как и в глазах, слышалась и виделась мольба, надежда.
- Людмила Анатольевна, вы же знаете, что я не могу ему помочь. Он умирает. От наркотиков. Он – наркоман. Ему ничто не может помочь.
- Но ты ведь тогда ему помогла! – уцепилась за последнюю ниточку женщина.
Помогла. Но не так, как она об этом думает.
С Лешей я познакомилась случайно и сразу его почувствовала. Он виделся мною не так, как другие. Тогда я только начала заниматься у Доброва, и параллельно ходила в университет на занятия. Лешу я встретила там. С самой первой минуты я ощущала его энергию, разделяла его эмоции. Как вторая половина. Только вот по незнанию допустила серьезную ошибку, о которой можно уже и не жалеть. Лишь после полугода после знакомства я рассказала о Леше Андрею, и осознала свою ошибку. Леша был наркоманом. Наркоманы чувствуются такими, как я, очень сильно. Это как связь между близнецами. Наркоманы и люди, балующиеся дурманящими препаратами, как и наркотиками, открыты более, чем следует. Они – мертвецы. Ведь мертвец этот не только мертвый человек, но и тот, кто лишен своей воли. Если у него нет воли, то ему и душа не нужна. Он ее открывает. Обманно открытый человек.
Я на это купилась. Приняла его за свою вторую половину и не поняла разницы, пока он не стал своими наркотиками, своим безволием уносить нас обоих в бездну. Наркотики влияли на него, а его чувства эхом отражались во мне.
Пытаясь спасти призрачную любовь, я однажды допустила вторую роковую ошибку. Леше тогда было плохо. Началась ломка. Он пару дней находился без сознания, а когда очнулся, не мог никого узнать и нес какой-то бред. Совсем ум потерял. И я решилась достучаться до него методом, которому меня обучил Добров.
Получилось. Почти. Он пришел в себя, поговорил с матерью. Она поплакала, обрадовалась. Но всему есть придел. Леша снова превратился в растение, стоило мне расслабиться. Этот эксперимент заключил меня практически на несколько недель в больницу, под присмотр врачей и Андрея.
Такой контакт, который я поддерживала с Лешей, вытягивал из меня все силы. Его реальность стала практически моей. Наркоманкой в любой момент могла стать я и умереть, забрав его за собой.
После я разорвала все связи с его мамой. Леше помочь никто не мог. Даже чудо. Он не хотел жить.
- Анечка, - стала просить Людмила Анатольевна, - пожалуйста! Я лишь поговорю с ним. Может быть, он сумеет собраться с силами и выживет? Он же умный мальчик! Он сумеет!
Не сумеет. Но говорить об этом ей не стоило. Она еще не готова полностью осознать то, что происходит.
- Вы только поговорите с ним, а потом отпустите. Попрощайтесь с ним.
Она кивнула, вытерев слезы тыльной стороной ладони.
Медитация обычно занимает у тех, кто к ней не привык, довольно много времени до вхождения в транс, но у меня лишь пару минут.
Сев на полу так, чтобы было удобно, я выпрямилась и сложила руки на коленях. Закрыв глаза, я вдохнула запах хлорки.
Вдо-ох. Вы-ыдох.
Растягивая про себя эти слова на каждый сделанный вдох и выдох, я отбросила все мысли. Пара минут.
Вдо-ох. Вы-ыдох.
Прикосновение к телу Леши. Лишь ментально, но прикосновение. Он его не ощущает, но его энергия отзывается. Серая, потухшая, она сливается с ярко-голубой моей. Как красками по бумаге.
Сливаясь в единое целое, они переплетались, создавая серо-голубой цвет. Он слепил.
- Мама. Где моя мама?
Почему так больно? Откуда эта боль? Я что-то сломала?
Кажется болело все тело. Грудь сдавило и воздуха не хватало. Не могу дышать.
Надо лишь вдохнуть. Успокоиться.
Вдо-ох. Вы-ыдох.
Грудь все еще болела, а воздуха катастрофически не хватало. Не было сил даже сделать один единственный вздох. Как будто весь воздух исчез.
- Мама. Где моя мама?
Кто это говорит?
- Аня, где моя мама?
Леша?
Я мысленно пыталась послать ему хоть пару слов, но ничего не получалось. Он словно бы находился в каком-то закрытом месте. Как в танке. Мои мысли туда не доходили. А может быть…
Он заблокировал меня?
- Аня…
Ты мертв, Леша? Это тебе больно, или мне? Чью боль я сейчас чувствую?
Воздух хлынул в легкие потоком, и я закашлялась. Больно. Легкие разрывались на части, а поток воздуха все никак не ослабевал. Так я и в шарик могу превратиться…
Закашлялась. Кашель получился нехороший, с кровью. Будто в легких поселился какой-то червь, который постепенно меня съедал изнутри. А то, что я выплевываю, лишь остаток недоеденного.
- Аня…мама…
- Лешенька? – удивленно и как-то слишком радостно раздался голос рядом со мной Людмилы Анатольевны. – Лешенька, ты меня узнаешь?
Она не верила самой себе. Яркие эмоции. Слишком много. Как свет, зажженный в темной комнате, но какой-то слишком тусклый.
- Мама? – услышала я голос Леши и поняла, что он пришел в себя. Я его не видела. Не видела и его матери. Лишь ощущала их присутствие, как и присутствие всей комнаты. Я в трансе? Почему никак не могу открыть глаза?
Что-то произошло с моим телом. Я ощущала его боль, холодность, но никак не могла им повелевать. Руки не поднимались, словно бы налитые свинцом, а глаза все никак не хотели открываться. Я без сознания? Тогда почему я могу думать, и оценивать ситуацию?
Никогда за время моих медитаций я не утрачивала контроля над телом. Даже находясь вне его я вполне могла вернуться. Меня удерживала та самая нить, что связывает тело с душой. Она может растягиваться на многие миллионы километров и никогда не рвется, и посредством нее душа после астральных путешествий возвращается в свое тело. Исключение составляет лишь смерть. Тогда нить рвется. Она лопается и душа уже не сможет никогда вернуться в тело. Только сейчас это не мой случай. Я ощущала саму себя, хоть и не могла двигаться, но четко осознавала то, что слышу.
- Мамочка! – радостно закричал Леша. От него исходили волны тепла, как бывает, когда видишь любимого человека. Мать для него была самым близким и любимым человеком на всем свете. Естественно, что когда он потерял связь с этой реальностью, она как бы ушла на второй план. Сейчас его тело свободно от наркотиков, чего не скажешь о моем. Как в фильме, где главные герои поменялись телами, только вот мы временно обменялись энергиями. Наркоманка и сын Людмилы Анатольевны.
- Лешенька! У тебя ничего не болит? Как ты? – все говорила и говорила мама Леши и, обнимая и целуя сына.
- Мне не больно, мам! – удивленно и радостно сказал Леша, осматривая свои руки. – Что со мной было?
- Ничего, дорогой. Теперь уже ничего.
Она все говорила и говорила, а ее слова сливались для меня в один поток звуков, точно зажеванная кассета. Обнимая сына, она не была так рада, как должна была. Руки ее, холодные, дрожали. Она словно бы обнимала труп и теперь боялась. Чего? Что такое страшное могло произойти?
Ощущая радость Леши и его любовь к матери, я не могла найти и доли того страшного, что заметила Людмила Анатольевна и что заставило ее дрожать, как от холода. Или мне показалось? В комнате действительно стало холоднее?
- Мам, а так долго будет?
Она молчала. Что случилось? Она что-то почувствовала? Неужели она поняла, что эта встреча с сыном становится последней в ее жизни и после он умрет? Она смерилась?
- Мама? – протянул Леша с ноткой удивления.
Теперь я не ощущала ничего, кроме гнева, злости и ненависти. Они словно бы заполнили всю комнату собой, вытолкнув весь воздух. Теперь было сложно понять, где реальность, а где лишь иллюзия. Слух уже не хотел мне подчиняться. Все слилось в одно. Руки холодели, как холодело и мое тело. Надо было срочно что-то делать, поскольку я ощущала, как нить, которая связывает тело и душу, начинает натягиваться все сильнее и сильнее. Достаточно лишь прикоснуться к ней, и она лопнет.
- Мама? – теперь уже воскликнул Леша. – Мама, что ты делаешь?!
Его голос я не услышала, но кожей ощутила.
От кого исходит эта ненависть? Почему я не вижу его источника?
- Мой сын заслужил жизнь, - в самое ухо прошептала Людмила Анатольевна и нить, натянувшись до предела, лопнула.
Что-то пищало под ухом.
Пи-пи-пи. Равномерно пищало что-то, очень похожее на пульс, отраженный на мониторе медицинского аппарата. Это пульс живого человека. Леши? Он выжил?
- Аня? Доктора зови, скорее! – послышался радостный голос и писк сменил частоту. Теперь он стал гораздо чаще.
Пи-пи-пи-пи.
- Ты меня слышишь?
Топот наверняка сотни ботинок перекрыл все звуки в комнате, даже этот голос и назойливое пищание аппарата. Частота писка снова сменилось, но на этот раз оно стало более медленным. Кто-то начал шептаться, потом уже стали дергать мне руки и ноги.
Было больно. Я ощущала эту боль и не могла понять, принадлежит она мне, или все так же Леше?
- Аня, ты меня слышишь? Ну, ответь же!
Опять этот голос, теперь уже гораздо ближе, словно бы внутри меня. Может он действительно исходит откуда-то изнутри. Почему я не могу ему ответить? Тело не слушается, но я чувствую прикосновения людей к себе. Вот ставят какой-то укол. Кто-то щупает пульс. Писк словно испуганная белка, скачет.
Пи-пи-пи.
- Аня! Сейчас же открой глаза! Ты меня слышишь? Открой глаза!
Не хочу. Точнее, не могу. Веки не слушаются, руки тоже. Тело холодное, как в холодильнике полежало.
И тут, словно бы черные тучи разошлись и яркий солнечный свет проник в тело. Холод ушел, поскольку этот свет его вытеснял, пока не вытеснил полностью. Тело стало оживать. Вначале пальцы. Медленно и неверно, но я могла ими двигать, потом веки. Пусть немного, но ни приоткрывались.
- С ума сойти…, - прошептал чей-то незнакомый голос и я увидела обладателя этого голоса. Человек в синей шапочке смотрел на меня сквозь дымчатые стекла очков и словно бы не мог поверить собственным глазам.
- Удалось, - выдохнул тот, кто звал меня.
- Ну и что теперь? – спросила я, делая глоток ароматнейшего кофе, который только можно было приготовить. Это была шестая чашка, а я все никак не могла остановиться. Райский все-таки напиток. Особенно после того, как ты чуть было в этот Рай не попала.
- А что можно сделать? Все уже сделано за нас, - пожал плечами Марк, закуривая.
Мы снова сидели в том само кафе, утром, где было мало народа, и разговаривали. Я опять опоздала. Но все-таки жизнь изменилась. Снова то же кафе, снова Макс и его бесконечные сигареты. Шестая чашка кофе.
- Сделано. Только вот я теперь жалею, что не сделала больше.
- Ты не могла ничем помочь. Он тогда умирал.
Я понимала, но не могла себе в этом признаться. Можно было сделать больше, только вот никто ничего так и не сделал. О том, что случилось в той комнате, мне рассказал Андрей, сразу же после выписи из больницы.
Людмила Анатольевна так любила своего сына, что однажды, в очередной раз поставив сыну укол, она вспомнила о Ане. Играть на чувствах она умела как никто другой. А еще она очень любила собственного сына и желала ему, естественно, только добра. То, что ее сын - наркоман, она отказывалась признавать и, не найдя подходящего лекарства, решила использовать один единственный, и последний шанс. Этим шансом была как раз я.
Допустив свою вторую ошибку, когда я помогла в первый раз Людмиле Анатольевне общаться с сыном, я, можно сказать, подписала себе смертный приговор. Что стоит жизнь одного человека, когда на кону жизнь ее любимого сына? Естественно, что любая мать готова ради своего чада на все. Мама Леши тоже. Тогда, взяв ручку и бумагу, она уже придумала, как вернуть своего сына к жизни. Достаточно было снова попросить меня войти с ним в контакт и дать ей время на прощание с сыном. Всего несколько минут, и тогда можно было бы обойтись одной смертью. Моей.
Ее чувства были для меня в тот момент за семью печатями, ибо она оказалась очень хорошей актрисой, проживающей не один десяток чужих судеб. В момент моего прихода она как раз играла роль любящей и скорбящей матери. И я купилась на это. Когда я вошла в транс, и Леша снова стал собой, Людмила Анатольевна уже знала, что надо делать. Раз сын должен был умереть от наркотиков, значит и тот, кто помогает, должен умереть как раз от наркотиков.
Где она достала такую дозу героина, для меня осталось загадкой. Но, наполнив шприц, она влила в меня его содержимое, и результат не заставил себя долго ждать. Остановка сердца. Передозировка.
Но мир не без добрых людей. Андрей все это время знал о том, что происходит, но не мог вовремя подоспеть. Результатом этого стала моя смерть на почти семь минут. Потом была «скорая», врачи, которые констатировали смерть. Собирались даже увозить тело в морг, но Влад, Вика и Марк подоспели вовремя.
Их было четверо. Достаточно, чтобы замкнуть круг и попытаться вмешаться в борьбу жизни и смерти, где первая уже практически проиграла. Благодаря ним, моя нить была восстановлена, а душа вернулась в тело. Но это была уже не та душа Анны Лемис.
Мы, за всю свою жизнь, множество раз умираем, как в физическом, так и в духовном смысле. Теряя мать, мы умираем как дети, теряя друга, умираем как друзья, а теряя любимого, умираем как любимые. Множество смертей. И я в тот момент умерла как Анна Лемис, которая любила когда-то Алексея и чувствовала вину перед ним. Теперь ее не было. Любящая Анна Лемис, ее эго, то, которое можно назвать само сутью человека, его «я», раскололось на множество кусочков, когда вдруг столкнулось с нелюбовью. Сердце это не выдержало, или для любви именно Анны Лемис это стало непосильно, остается загадкой. Но я умерла. И теперь мне приходилось начинать все с начала. Строить какие-то барьеры, искать путь в будущее.
- Ты уже решила, что будешь делать? – спросил Марк. Он не мог чувствовать то, что чувствую я. Для окружающих мои эмоции и мысли стали недоступными, виной ли тому были наркотики, или смерть, не знаю. Но это похоже на новую ступень чего-то.
- Решила. Как не странно, Марк, я хочу уехать. В Румынию.
- Почему именно в Румынию? – удивился Марк, даже затушив сигарету.
- Не знаю. Мне кажется, что туда стоит поехать.
Седьмая чашка кофе пошла в ход. Румыния. Почему именно Румыния? Что такого в это стране?
Я не знала ответов на эти вопросы. Но, именно после своей смерти я стала понимать какие-то вещи по-другому. Теперь слово «смерть» не было таким страшным, каким казалось раньше. А слово «жизнь» перестало быть таким прекрасным и божественным. Жизнь дать легко, но лишь ценой чужой смерти. Я хотела понять мир так, как теперь его видела. Почему именно Румыния? Видимо есть что-то в этой стране, что зовет. И я пойду.
- Пойдешь, - улыбнулся Марк. – А я снова пойду на мастер-класс, и буду слушать работы молодых авторов.
Он был прав. Впереди все та же жизнь, но по-другому.
Пора вперед.
Я встала из-за стола, и, окинув взглядом кафе, вышла, на встречу новой жизни.
P.S: Леша умер спустя несколько дней, так и не приходя в себя после моей смерти. Людмила Анатольевна обвиняется в убийстве первой степени и незаконном хранение наркотиков. Лишь факт того, что я осталась жива, сбавил ей срок. Сейчас она в тюрьме. На могилу Алексея я до сих пор приношу цветы.
Продолжение следует