ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. РЕАЛИСТИЧЕСКАЯ.

Лада согласилась посетить этот музей, она вовсе не думала, что все так обернется. Для нее это была рядовая экскурсия, к тому же обремененная необходимостью выслушивать восторженные, но от этого не становящиеся более понятными комментарии Ямамото. С трудом скрывая скуку, она вежливо рассматривала роспись по шелку, старинные миниатюры и предметы быта древних японцев. Музей сам по себе был очень и очень, Лада  любила его посещать. Но сейчас там гостила выставка, посвященная культуре Японии, и Ямамото вытащил ее туда.
Ямамото Тагава работал в их компании уже довольно долго, и его страстью было везде и всюду пропагандировать культуру и достижения Японии (хотя сам он ни разу на своей исторической родине не был, а родился и всю жизнь прожил в их провинциальном Алматинске). Человек он был прекрасный, и Лада не стала его обижать отказом. За что теперь и расплачивалась.
В конце концов, не вынеся больше тоскливого вида «сакуры, опадающей в маленьком саду у подножия Фудзи», Лада потихоньку сбежала в другой зал. Там располагались портреты. Портретное искусство было мало развито в средневековой Японии, и потому в зале было всего две картины. Одна из них была банальнейшим голландским портретом, невесть как занесенным на остров Хоккайдо в 1789 году, а вот вторая сразу приковала все внимание Лады.
На ней был изображен молодой человек, явно европеец, но в традиционной японской одежде. Его кимоно было такого яркого зеленого цвета, что поневоле отвлекало взгляд от его лица. Ни темные волосы, ни прищуренные глаза не могли отнести его к японцам, хотя он явно старался прикинуться коренным жителем. Мастерство художника было так велико, что Лада даже уловила выражение глаз – смесь иронии и уверенности. Она нагнулась к рамке, посмотреть, кто автор, и в этот момент ее настиг Ямамото.
-- Ну куда же ты убежала! Я тебя там по всем залам ищу!
-- Я смотрю портреты.
Ямамото пригляделся к картине и взволнованно сказал:
-- Ты посмотри, Лада-сан, он же европеец!
-- Я заметила.
-- Ничего ты не заметила! Этот мужчина одет в кимоно! И это не просто кимоно, это одежда самурая! Вот только почему оно такого цвета? И вообще, европеец не мог быть самураем!
Лада возразила:
-- А как же Сильвестр-Арнольд ван Сигал? Он прожил несколько лет в японском монастыре, прошел посвящение и стал самураем, получив фамилию Ли.
Ямамото вскричал возмущенным шепотом (потому что в музее громко говорить не полагалось, а он, как настоящий японец, очень уважал дисциплину):
-- Ты что! Сильвестр-Арнольд Ли проходил послушание в Китае, потому и фамилия у него – Ли, а не, скажем, Васэда. Японские самураи всегда были закрытым кланом, самураями становились по праву рождения, и не-японец не мог им стать никогда! Помнишь фильм великого Акиробо Рюнодзаки «Полдюжины самураев и один бывший крестьянин»? Он и называется так потому, что тот один не был самураем по рождению!
Лада пропустила все мимо ушей, зачарованно глядя на портрет:
-- Интересно, а как его звали?
Ямамото посмотрел на дату и невольно присвистнул:
-- Ого! Шестнадцатый век! Но тогда европейцы не  были столь лояльны к «диким» туземцам, чтобы надевать их одежды!
-- А симпатичный, верно?
-- По-моему, не очень. Он изо всех сил старается выглядеть японцем, а это наводит на разные нехорошие мысли. И вообще, я считаю, что это подделка более позднего периода, например, девятнадцатого века.
-- И ты даже предположить не хочешь, что он был в Японии в шестнадцатом веке?
-- Этого не может быть.
-- Почему?
-- Потому что этого не может быть никогда!
На этом тогда и закончился их поход в музей. И Лада только много позже поняла, что именно в тот день впервые соприкоснулась с ЧУДОМ.
                                          
С той поры прошло два года. Ямамото давно уже не работал в той фирме, где работала Лада, она сама довольно сильно изменилась, и все вокруг не стояло на месте. А вот поди ж ты! В музее снова была выставка японского  искусства средневековья. Узнав об этом, Лада решила – пойду! Что бы ни было, чем бы ни кончилось! Тем более, а вдруг там снова есть этот портрет?
Ну и, разумеется, портрет этот там был. Лада простояла возле него минут двадцать, пристально разглядывая, и потом поняла, почему ее так тянет к нему. Все дело в том, что человек, изображенный на портрете, был живым. Нет, не когда-то в средневековье, а  сейчас. Она  не могла объяснить этого рационально, но при взгляде на него у нее отказывала всякая логика. И Лада стала приходить в музей каждый день. Она не смотрела на другие картины, не  посещала другие залы. Просто приходила – и двадцать минут молча стояла перед портретом.
Кстати, она узнала, как называется картина. На русском это звучало как «молодой потомок самурая, пришедший из-за моря в бурную погоду, когда великий сёгун сделал помарку в третьей строке стихотворения, посланного госпоже Такаши». Это навело Ладу на размышление, что «потомок» попал в кораблекрушение и таким образом и очутился в Японии.
Так или иначе, но ежедневные посещения музея и получасовое стояние перед портретом «потомка самурая» быстро вошли у Лады в привычку. Она привыкла, что всегда находится у картины одна, и потому, однажды обнаружив в «своем» зале еще одного посетителя, невольно  почувствовала раздражение. Устремив на него недовольный взгляд, Лада демонстративно подошла к голландскому портрету и сердито начала вглядываться в изображение. Потом, немного успокоившись, она покосилась на  своего «соседа». Молодой человек в черной широкополой шляпе внимательно смотрел на портрет и загадочно улыбался. Было что-то в нем пронзительно знакомое – то ли хищный ястребиный профиль, то ли прищуренные глаза, то ли зеленая рубашка немыслимого изумрудного оттенка. Лада никак не могла вспомнить, где же она его видела.
Пока она вспоминала, растерянно уставившись на профиль незнакомца, он развернулся и вышел. Лада перевела взгляд на картину и невольно вздрогнула – она могла бы поклясться, что это именно «потомок самурая» только что покинул музей! Первым ее порывом было немедленно бежать за ним, остановить и расспросить о его необычайном сходстве с человеком на портрете. Потом она подумала и решила, что это ненормально – бежать за человеком, отвлекать его, а потом окажется, что ей всего лишь показалось… Так что она осталась на месте, простояла сколько положено перед картиной и ушла домой. Но все время ее не покидало чувство, что она поступила неправильно.
 
Ночь Лада провела ужасно. Ее все время мучили мысли о том, что она наверняка упустила единственный свой шанс пообщаться с человеком, который был смертельно похож на портрет в музее. И даже если ей действительно всего лишь показалось – ну и что? Ее первый учитель любил говаривать: «Не бойся выглядеть смешной и задавать глупые вопросы, девочка. Лучше пусть над тобой посмеются, зато ты всегда будешь все знать наверняка». Почему же она нарушила эту заповедь?
В итоге утром, проснувшись и глянув на себя в зеркало, она только скривилась – с такой помятой физиономией шеф ее и на порог не пустит, и будет прав.
Лада работала у самого Бенкова – и не просто секретаршей, а специалистом по связям с общественностью. По правде говоря, эта самая общественность далеко не всегда выражала желание связываться со Станиславом. С ним вообще старались не связываться. Но иногда услуги Лады были просто необходимы. Вот и теперь, едва она успела умыться, как зазвонил телефон. Это был шеф. Он сухим тоном осведомился:
-- Лада, Вы не собираетесь сегодня появляться на работе?
-- А что, это необходимо? Насколько я помню, никаких общественных акций на сегодня не намечается.
Станислав чуть более раздраженно сказал:
-- У Вас плохая память, Лада. Все, через час Вы должны быть на месте.
И положил трубку.
Какое-то время Лада пыталась вспомнить, что же Бенков намечал на сегодня. И через пару минут вспомнила – встреча с японской делегацией! Лада начала торопливо собираться. И через час таки была в офисе. Бенков только неодобрительно глянул на нее, когда она стремительно влетела в двери его кабинета:
-- Опаздываете, Лада. Это нехорошо.
Она дернула плечиком:
-- Способность опаздывать – один из признаков, отличающий женщину от мужчины. Когда выходим?
-- Скоро. Сейчас подъедет Денис, и пойдем.
Лада удивилась:
-- Интересно! Он никогда раньше не опаздывал. Что-то случилось?
Бенков раздраженно хмыкнул:
-- Этот дурачок совсем съехал на почве любви. Он опять улетел в Ичиган. И, естественно, совершенно забыл про японскую делегацию.
Лада удивленно приподняла брови:
-- Зачем он Вам нужен, Станислав? Ведь японцы работают совсем по другому профилю.
Бенков самодовольно улыбнулся и подкрутил несуществующий ус:
-- Э, Лада, слава о наших блинах дошла уже и до Японии!
Лада только хмыкнула. Японцы – и блины?
Делегация, между прочим, была весьма представительной, но это не помешало Ладе развлечься, глядя, как Станислав и глава японцев, толстенький коротышка в кимоно, обменивались поклонами. Нет, юмор был не в том, КАК они кланялись, а СКОЛЬКО поклонов отвесили оба. Каждый хотел оставить за собой, так сказать, последний поклон, и неизвестно, сколько бы все это продлилось, если бы переводчик деликатно не остановил японца.
Станислав произнес короткую речь и пригласил иностранцев за стол (он традиционно принимал все деловые решения за едой, и эта встреча не стала исключением). Ладе досталось место прямо напротив переводчика, и она, пользуясь моментом, принялась украдкой его разглядывать.
Странно, ей показалось, что она уже видела его. И эти темные волосы, и чуть прищуренные глаза, и непонятную полуулыбку… А когда он повернулся зачем-то к соседу, Лада увидела его резкий птичий профиль и вспомнила! Тот самый человек из музея, за которым она постеснялась побежать. Тот самый, чье лицо изображено на живом портрете…
Девушка перегнулась через стол и спросила:
-- Простите, у вас не было предков в Японии?
Он посмотрел на нее с искренним удивлением:
-- Нет… А вы работаете на Станислава-сана?
-- Да. И все же… Знаете, я недавно видела вас в музее, на выставке японского искусства.
Он холодно посмотрел на нее и сухо сказал:
-- Не имею привычки бродить по таким бесполезным местам.
Лада отодвинулась на место. Конечно, она ни на секунду ему не поверила. И, может быть, высказала бы этому переводчику все в лицо, если бы в это мгновение не появился припоздавший Денис. Переводчика сразу же вытребовали к главному японцу, и Лада упустила шанс – второй шанс выяснить все до конца.

Человек этот не на шутку заинтересовал Ладу. У Станислава она выяснила, что зовут его Макс, и что он работает переводчиком временно – вместо приболевшего постоянного переводчика посольства. Острое любопытство, которое он вызвал в Ладе, никак не притуплялось, и девушка решила снова с ним поговорить.
Однако легче было это решить, чем воплотить в жизнь. Этот Макс оказался поистине неуловимой личностью! Мало того, что никто не знал его адреса, в посольстве даже не смогли сообщить, каким образом он оказался переводчиком делегации. Ладу футболили от бюрократа к бюрократу; чиновники были корректны и улыбчивы, но информацию не давали. Ей даже не сообщили его фамилию. И кто знает, сколько бы она так мучилась, если бы не повстречала Агнету.
Агнета работала в местном филиале Гильдии Переводчиков, отвечала как раз за японскую секцию, и по чистой случайности оказалось, что у них с Ладой имеется общий знакомец. Некий Яр Горевский, свихнутый на компьютерах и сумевший уговорить двух таких разных девушек исключительно гуманитарной направленности на приобретение «машины», как он это называл. Разумеется, и Агнета, и Лада слышали друг о друге от Яра, но никогда раньше не встречались. И знакомое имя сыграло роль своеобразного пароля. Агнета с удовольствием сообщила Ладе все, что знала.
Впрочем, знала она немного. Изначально место переводчика при делегации предназначалось Евгению Киму, но буквально накануне с ним случился  несчастный случай, и он отказался. А кто бы мог заниматься синхронным переводом с японского с пробитой головой и сотрясением мозга? (Кто бы мог подумать, что такие серьезные травмы – последствия всего лишь падения со стремянки!). Но, так или иначе, возникла «пронблема», как выразилась Агнета, и дело дошло до того, что пришлось давать объявление в газету.
Как и ожидалось, в городе оказалось исчезающе малое количество знающих японский. За пару дней на объявление откликнулся только один человек, и фирма, находившаяся в безвыходной ситуации, доверила дело этому самому Максу. Он умудрился представиться настолько неразборчиво, что никто не запомнил его фамилии. Документы свои он сразу после окончания визита делегации потребовал назад, а с компьютером, куда, конечно же, вносились все данные, случился вирус, который не смог вылечить сам великий Каспаряйнен.
Вот, собственно, и все.
Лада задумчиво покачала головой:
-- Но у тебя остались какие-то личные впечатления об этом человеке?
Агнета хмыкнула:
-- А как же! Знаешь, такой тип, сразу можно сказать – себе на уме. Мало говорит, больше слушает. Еще что? Очень уверенный в себе, я бы даже сказала, самодовольный. И при этом такая язва!
-- Слушай, это нелогично. Как человек может быть одновременно молчаливым и язвительным?
-- А так. Когда молчит – такой таинственный, загадочный и многозначительный. А как рот откроет, так слушать невозможно, сплошная ирония пополам с сарказмом.

Лада уточнила:

-- То есть тебе он не понравился?
-- Самое смешное – нет! Понравился! А тебе, скажешь, нет?
Лада засмеялась:
-- Еще как! Иначе почему бы я его разыскивала? Так что, даже примерного адреса не знаешь?
Агнета прищурилась:
-- А вот и знаю! Запомнила случайно, когда подглядела в документах. Пиши – улица Декабристов, 17. Это там, где мечеть, за цветочным базаром.

Забавно, но в Алматинске и вправду оказалась улица с таким названием. Вот уж никогда Лада не думала, что в городе, находящемся на окраине Федерации, причем на ее азиатской окраине, может сохраниться улица с таким сугубо европейским названием. Правда, находилась она у черта на куличках, на железнодорожной окраине. Когда-то город начинался именно здесь, и район был заселен интеллигентными ссыльными, что и породило множество таких лирических названий. Например, там были улицы имени знаменитых писателей, деятелей театра и кино, и так далее, и тому подобное. 
Однако за номером 17 на улице Декабристов находился отнюдь не жилой дом, а внушительных размеров музей. Причем музей, посвященный истории отношений России с другими странами. Лада не без интереса побродила по его залам, особое внимание уделив японскому отделу. Много всякого примечательного было в музее; не было там только того, ради чего девушка ехала сюда через весь город – неуловимого человека по имени Макс.
Понятно, что он не мог жить в музее, но слабая надежда на то, что он здесь работает, тоже не оправдалась.
Выходя на высокое деревянное, какое-то допотопное, крылечко музея, Лада задумалась о том, где же еще можно поискать этого мужчину. И, конечно, налетела на человека, только что поднявшегося по скрипучим ступенькам. Лада принялась было извиняться, но, узнав его, изумленно осеклась. Это был тот самый человек, которого она безуспешно искала!
Всякое желание извиняться сразу же пропало, и девушка решительно схватила его за рукав:
-- Стойте!
Он удивленно покосился на нее:
-- Вы что-то хотели?
-- Да! Чтобы Вы ответили на мои вопросы, прежде чем снова исчезнете неизвестно куда!
Он изумленно вскинул черные, идеально очерченные брови:
-- Помилуйте, разве мы знакомы?!
Его изумление показалось Ладе наигранным, и она решительно ответила, не выпуская его рукава:
-- А как же! Вы были переводчиком на встрече моего шефа с японской делегацией.
Он попытался деликатно освободиться, но Лада держалась цепко, в то же время требовательно глядела на него.
Наконец он чуть раздраженно ответил, не прекращая, впрочем, попыток вырвать рукав:
-- Ну, был я там переводчиком. И даже, кажется, видел Вас, сударыня, там. Ну и что?
Но Ладу уже ничто не могло смутить:
-- А то, что Вы постоянно врете! Скрываетесь почему-то, никто не знает Вашего адреса, даже никто не знает, как Ваше имя!
Теряя терпение, он завопил:
-- Ну и что?! Какое Ваше дело?! И отпустите, наконец, мой рукав!
Лада заорала в ответ:
-- Не отпущу! Ты опять исчезнешь, и я снова ничего не узнаю!
-- Да что ты хочешь узнать, в конце-то концов!!!
Она не успела ответить. Потому что вокруг вдруг засвистели пули, и от крыльца полетели во все стороны длинные щепки.
И Макс дернул ее за собой. Но не прочь от музея, как она думала, а внутрь, в хлипкие деревянные стены, которые не то что от пули – от тараканов уберечь не могут. Впрочем, тараканы – это такая вещь, от которой не может уберечь ничто.
Лада позже удивлялась: какие только глупости не приходят в голову в момент серьезной опасности! Например, в тот момент она должна была бы думать, куда ее тащит этот безумец в зеленой рубашке, или где взять бронежилет, на крайний случай – кто это там стреляет. А она думала о том, как бы не зацепился каблук за половичок, сожалела о том, что не взяла запасные колготки – а вдруг эти порвутся, когда пуля зацепит? – и… Еще целая куча всяких совершенно посторонних мыслей.
А он приволок ее в японский зал. И Лада внутренне даже обрадовалась – она же знала! знала, что Япония как-то связана с этим человеком! (Ох, если б она тогда знала, к а к именно связана Япония с этим человеком, Лада пошла бы и прямо сейчас подставила голову под пули…).
Макс прикоснулся к какой-то картине, выбил пальцами затейливую дробь по раме, и та повернулась вокруг собственной оси, открывая проход. Он втолкнул Ладу внутрь, прыгнул следом, и картина закрылась за ними, отрезая от внешнего мира.

Пока они спускались по бесконечной лестнице, Лада молчала. Ее сейчас интересовало только одно – как бы не грохнуться, зацепившись каблуком, и не полететь с крутых ступенек в неизвестность и темноту. Впрочем, через десяток минут, утомленный ее медлительностью, Макс резковато предложил ей разуться. Лада не стала с ним спорить, признав его правоту, но мысленно пообещала себе расквитаться с ним. За что? А за все…
И обещание свое она исполнила, как только сошла с последней ступеньки. Влепила ему звонкую оплеуху.
У него был такой ошеломленный вид, когда он, держась за щеку, изумленно возопил «За что?!», что Лада на миг даже устыдилась. Но потом взяла себя в руки и по пунктам разъяснила:
-- За мои бесконечные поиски – раз. За пули, отстрелившие мою сумочку – два. И за предложение разуться – три.
-- Интересно, а при чем здесь предложение разуться? Ведь не раздеваться же я тебе предлагал…
И он еле успел увернуться от очередной пощечины. Перехватил ее руку, заломил за спину и прижал к себе.
Было даже что-то интимное в той позе, в какой Лада оказалась. Спиной и заломленной назад рукой она ощущала его тепло, а лицо ее было запрокинуто к его лицу. На миг она поддалась очарованию, буквально струящемуся из его глаз, но потом возмутилась:
-- Отпусти меня немедленно!
И тогда он засмеялся. Негромко, и, что самое странное, совсем не обидно. Отпустил ее, предусмотрительно отскочил на безопасное расстояние и спросил:
-- А тебе не кажется, что мы ведем себя как ссорящаяся парочка давно живущих вместе людей?
Лада фыркнула:
-- Вот еще!
Потом она огляделась по сторонам и подозрительно спросила:
-- Куда это ты меня притащил?
-- Это безопасное место, где нас не достанут пули.
-- Кстати, а кто это стрелял? И что ты им сделал?
-- А давно мы на «ты» перешли? И вообще, ты не считаешь, что пришла пора ответить тебе на кое-какие мои вопросы?
Лада вздохнула, но не могла не признать справедливости его слов.
-- Спрашивай, конечно. А насчет «ты»… Это, по-моему, уже не важно в данной ситуации, да?
Макс склонил голову к плечу и задумчиво изрек:
-- Ты самая интересная и непредсказуемая женщина, какую я видел в своей жизни. Так как тебя зовут?
-- Лада. А ты – Макс, я уже знаю.
-- Интересно, откуда?
Лада вызывающе вздернула подбородок:
-- Оттуда! Я еще кое-что знаю, и у меня по этому поводу целое море вопросов.
-- Но сейчас вроде бы моя очередь спрашивать, так? – Он дождался ответного кивка и спросил: - Что тебе надо от меня, Лада?
Девушка задумчиво прищурилась:
-- Ты знаешь, чтобы ответить на твой вопрос, мне следует просто перечислить все мои вопросы. Кто ты? Какое отношение имеешь к древнеяпонскому портрету? Почему прячешься от всех и всего? И, в конце концов, почему в тебя – ну и в меня заодно – стреляли?
Макс тяжело вздохнул:
-- Переговоры на высшем уровне зашли в тупик… Ты хочешь сказать, что тебе просто было любопытно?
И в том, как он подчеркнул это свое «просто», Ладе послышалась издевка, и она снова вспыхнула:
-- Слушай, чего ты ко мне все время цепляешься, а? Подкалываешь меня все время, как будто я тебе старинная подружка, или того хуже – малолетняя неразумная сестрица!
-- Интересные дела! – праведно возмутился Макс. – Это я, значит, цепляюсь к тебе, подкалываю тебя?!
Какое-то время они стояли, разъяренно меряя друг друга пылающими взглядами, а потом одновременно рассмеялись. Лада покачала головой:
-- Слушай, тебе не кажется, что мы ведем себя по-детски?
-- Нет, не кажется. Пить хочешь?
И Макс протянул ей неизвестно откуда взявшуюся бутылку воды. Она подозрительно оглядела эту бутылку со всех сторон, и спросила:
-- Откуда ты ее вытащил?
Макс тоскливо и безнадежно сказал:
-- Слушай, ну пей ты, в конце концов…
Лада упрямо мотнула головой:
-- Не буду! А вдруг отравлено?
И, отпив, сказала:
-- Я же все равно не отстану. Рассказывай давай, кто ты такой и как оказался в портрете.
Он попытался увернуться:
-- Это долгая история…
-- Ничего, торопиться нам некуда.